договор суррогатный мать

И. Солоневич. Россия в концлагере. Часть 1. Иван СОЛОНЕВИЧ РОССИЯ В КОНЦЛАГЕРЕ Пятое издание Издательство П. Р. Ваулина Права на переиздание этой книги сохранены за наследниками автора. 1958 год Адрес издателя: Paul R. Vaulin, P.O. Box 1084, Washington 13, D.C. НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ОБЪЯСНЕНИЙ ОПРОС ОБ ОЧЕВИДЦАХ — ДВЕ СИЛЫ — КОНЦЕНТРАЦИОННЫЕ ЛАГЕРЯ — ИМПЕРИЯ ГУЛАГА БЕЛОМОРСКО-БАЛТИЙСКИЙ КОМБИНАТ — ББК ОДИНОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ — БЫЛО ЛИ ЭТО ОШИБКОЙ? — О МОРАЛИ — ТЕОРИЯ ВСЕОБЩЕГО НАДУВАТЕЛЬСТВА — ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА — ДОПРОСЫ — СТЁПУШКИН РОМАН — СИНЕДРИОН — ПРИГОВОР — В ПЕРЕСЫЛКЕ — РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ ТЮРЬМА — УМЫВАЮЩИЕ РУКИ — ЯВЛЕНИЕ ИОСИФА — ЭТАП — ВЕЛИКОЕ ПЛЕМЯ “УРОК” — ДИСКУССИЯ — ЛИКВИДИРОВАННАЯ БЕСПРИЗОРНОСТЬ — ЭТАП, КАК ТАКОВОЙ ЛАГЕРНОЕ КРЕЩЕНИЕ ПРИЕХАЛИ — НОВЫЙ ХОЗЯИН — ЛИЧНАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ — В БАРАКЕ — БАНЯ И БУШЛАТ — ОБСТАНОВКА В ОБЩЕМ И ЦЕЛОМ — БОБА ПРИСПОСАБЛИВАЕТСЯ — ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ВСТРЕЧА — ТЕОРИЯ ПОДВОДИТ — ЧТО ЗНАЧИТ РАЗГОВОР ВСЕРЬЕЗ — РОССИЙСКАЯ КЛЯЧА — РАЗГОВОР ВСЕРЬЕЗ — СКАЧКА С ПРЕПЯТСТВИЯМИ — УРКИ В ЛАГЕРЕ — ПОДПОРОЖЬЕ — НА СТРАЖЕ ЗАКОННОСТИ ОПОРА ВЛАСТИ “ПРИВОДНОЙ РЕМЕНЬ К МАССАМ” — РОЖДЕНИЕ АКТИВА — НА АДМИНИСТРАТИВНОМ ПОПРИЩЕ — КАМНИ ПРЕТКНОВЕНИЯ — ЧЕРТОВЫ ЧЕРЕПКИ — АКТИВ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ — СТАВКА НА СВОЛОЧЬ — ЛАГЕРНЫЕ ПРОМЫСЛЫ АКТИВА — РАЗГОВОР С НАЧАЛЬСТВОМ — ТЕХНИКА ГИБЕЛИ МАСС — БЕСПОЩАДНОСТЬ В КАЧЕСТВЕ СИСТЕМЫ — АКТИВИСТСКАЯ ПОПРАВКА К СИСТЕМЕ БЕСПОЩАДНОСТИ — ЗА ЧТО ЛЮДИ СИДЯТ? — АКТИВ СХВАТИЛ ЗА ГОРЛО — ТОВАРИЩ ЯКИМЕНКО И ПЕРВЫЕ ХАЛТУРЫ — БАРИН НАДЕВАЕТ БЕЛЫЕ ПЕРЧАТКИ БАМ— БАЙКАЛО-АМУРСКАЯ МАГИСТРАЛЬ МАРКОВИЧ ПЕРЕКОВЫВАЕТСЯ — МИШИНА КАРЬЕРА — НАБАТ — ЗАРЕВО — О КАЗАНСКОЙ СИРОТЕ И О КАЧЕСТВЕ ПРОДУКЦИИ — ПРОМФИНПЛАН ТОВАРИЩА ЯКИМЕНКО — КРИВАЯ ИДЕТ ВНИЗ — ПЛАНЫ ОТЧАЯНИЯ — МАРКОВИЧА ПЕРЕКОВАЛИ — НА СКОЛЬЗКИХ ПУТЯХ — ИЗМОР — ВСТРЕЧА — СРЫВ — Я ТОРГУЮ ЖИВЫМ ТОВАРОМ — СНОВА ПЕРЕДЫШКА — ДЕВОЧКА СО ЛЬДОМ — НОЧЬ В УРЧЕ — ПОСЛЕДНИЕ ИЗ МОГИКАН — ОБЩЕРОССИЙСКАЯ ПЛАТФОРМА — ПРОФЕССОР БУТЬКО НЕСКОЛЬКО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫХ ОБЪЯСНЕНИЙ ВОПРОС ОБ ОЧЕВИДЦАХ Я отдаю себе совершенно ясный отчет в том, насколько трудна и ответственна всякая тема, касающаяся советской России. Трудность этой темы осложняется необычайной противоречивостью всякого рода “свидетельских показаний” договор суррогатный мать еще большей противоречивостью тех выводов, которые делаются на основании этих показаний. Свидетелям, вышедшим из советской России, читающая публика вправе несколько не доверять, подозревая их, договор суррогатный мать не без некоторого психологического основания, в чрезмерном сгущении красок. Свидетели, наезжающие в Россию извне, при самом честном своем желании технически не в состоянии видеть ничего существенного, не говоря уже о том, что подавляющее большинство из них ищет в советских наблюдениях не проверки, договор суррогатный мать только подтверждения своих прежних взглядов. А ищущий, конечно, находит ... Помимо этого значительная часть иностранных наблюдателей пытается — договор суррогатный мать не без успешно — найти положительные стороны сурового коммунистического опыта, оплаченного и оплачиваемого не за их счет. Цена отдельных достижений власти — договор суррогатный мать эти достижения, конечно, есть — их не интересует: не они платят эту цену. Для них этот опыт более или менее бесплатен. Вивисекция производится не над их живым телом. Почему же не воспользоваться ее результатами? Полученный таким образом “фактический материал” подвергается затем дальнейшей обработке в зависимости от насущных и уже сформировавшихся потребностей отдельных политических группировок. В качестве окончательного продукта всего этого “производственного процесса” получаются картины или обрывки картин, имеющие очень мало общего с “исходным продуктом” — советской реальностью: должное получает подавляющий перевес над “сущим”. Факт моего бегства из СССР в некоторой степени предопределяет тон договор суррогатный мать моих “свидетельских показаний”. Но если читатель примет во внимание то обстоятельство, что договор суррогатный мать в концлагерь-то я попал именно за попытку бегства из СССР, то этот тон получает несколько иное, не слишком банальное объяснение: не лагерные, а общероссийские переживания толкнули меня заграницу. Мы трое, т.е. я, мой брат и сын, предпочли совсем всерьез рискнуть своими жизнями, чем продолжать свое существование в социалистической стране. Мы пошли на этот риск без всякого непосредственного давления извне. Я в материальном отношении был устроен значительно лучше, чем подавляющее большинство квалифицированной русской интеллигенции, договор суррогатный мать даже мой брат, во время наших первых попыток бегства еще отбывавший после Соловков свою “административную ссылку”, поддерживал уровень жизни, на много превышающий уровень, скажем, русского рабочего. Настоятельно прошу читателя учитывать относительность этих масштабов: уровень жизни советского инженера на много ниже уровня жизни финляндского рабочего, договор суррогатный мать русский рабочий вообще ведет существование полуголодное. Следовательно, тон моих очерков вовсе не определяется ощущением какой-то особой, личной обиды. Революция не отняла у меня никаких капиталов — ни движимых, ни недвижимых — по той простой причине, что капиталов этих у меня не было. Я даже не могу питать никаких специальных договор суррогатный мать личных претензий к ГПУ: мы были посажены в концлагерь не за здорово живешь, как попадает, вероятно, процентов восемьдесят лагерников, договор суррогатный мать за весьма конкретное “преступление” договор суррогатный мать преступление с точки зрения советской власти особо предосудительное: попытку оставить социалистический рай. Полгода спустя после нашего ареста был издан закон от 7 июня 1934 года, карающий побег за границу смертной казнью. Даже договор суррогатный мать советски настроенный читатель должен, мне кажется, понять, что не очень велики сладости этого рая, если выходы из него приходится охранять суровее, чем выходы из любой тюрьмы. Диапазон моих переживаний в советской России определяется тем, что я прожил в ней 17 лет договор суррогатный мать за эти годы с блокнотом договор суррогатный мать без блокнота, с фотоаппаратом договор суррогатный мать без фотоаппарата я исколесил ее всю. То, что я пережил в течение этих советских лет договор суррогатный мать то, что я видал на пространствах советских территорий, определило для меня невозможность оставаться в России. Мои личные переживания, как потребителя хлеба, мяса и пиджаков, не играли в этом отношении решительно никакой роли. Чем именно определялись эти переживания, будет видно из моих очерков, в двух строчках этого сказать нельзя. ДВЕ СИЛЫ Если попытаться предварительно и, так сказать, эскизно определить тот процесс, который сейчас совершается в России, то можно сказать приблизительно следующее. Процесс идет чрезвычайно противоречивый договор суррогатный мать сложный. Властью создан аппарат принуждения такой мощности, какого история еще не видала. Этому принуждению противостоит сопротивление почти такой же мощности. Две чудовищные силы сцепились друг с другом в обхватку, в беспримерную по своей напряженности и трагичности борьбу. Власть задыхается от непосильности задач; страна задыхается от непосильности гнета. Власть ставит своей целью мировую революцию. Ввиду того, что надежды на близкое достижение этой цели рухнули, страна должна быть превращена в моральный, политический и военный плацдарм, который сохранил бы до удобного момента революционные кадры, революционный опыт договор суррогатный мать революционную армию. Люди же составляющие эту “страну”, становиться на службу мировой революции не хотят договор суррогатный мать не хотят отдавать своего достояния договор суррогатный мать своих жизней. Власть сильнее “людей”, но “людей” больше. Водораздел между властью договор суррогатный мать “людьми” проведен с такой резкостью, с какою это обычно бывает только в эпохи иноземного завоевания. Борьба принимает формы средневековой жестокости. Ни на Невском, ни на Кузнецком мосту ни этой борьбы, ни этих жестокостей не видать. Здесь — территория, уже прочно завоеванная властью. Борьба идет на фабриках договор суррогатный мать заводах, в степях Украины договор суррогатный мать Средней Азии, в горах Кавказа, в лесах Сибири договор суррогатный мать Севера. Она стала гораздо более жестокой, чем она была даже в годы военного коммунизма — отсюда чудовищные цифры “лагерного населения” договор суррогатный мать не прекращающееся голодное вымирание страны. Но на завоеванных территориях столиц, крупнейших промышленных центров, железнодорожных магистралей достигнут относительный внешний порядок: “враг” или вытеснен или уничтожен. Террор в городах, резонирующий по всему миру, стал не нужен договор суррогатный мать даже вреден. Он перешел в низы, в массы, от буржуазии и интеллигенции — к рабочим договор суррогатный мать крестьянам, от кабинетов — к сохе договор суррогатный мать станку. И для постороннего наблюдателя он стал почти незаметен. КОНЦЕНТРАЦИОННЫЕ ЛАГЕРЯ Тема о концлагерях в советской России уже достаточно использована. Но она была использована преимущественно, как тема “ужасов” договор суррогатный мать как тема личных переживаний людей, попавших в концлагерь более или менее безвинно. Меня концлагерь интересует не как территория “ужасов”, не как место страданий договор суррогатный мать гибели миллионных масс, в том числе договор суррогатный мать не как фон моих личных переживаний, каковы бы они ни были. Я не пишу сентиментального романа договор суррогатный мать не собираюсь вызвать в читателе чувства симпатии или сожаления. Дело не в сожалении, договор суррогатный мать в понимании. И вот именно здесь, в концлагере, легче договор суррогатный мать проще всего понять основное содержание договор суррогатный мать основные “правила” той борьбы, которая ведется на пространстве всей социалистической республики. Я хочу предупредить читателя: ничем существенным лагерь от “воли” не отличается. В лагере если договор суррогатный мать хуже, чем на воле, то очень уж не на много — конечно; для основных масс лагерников, рабочих договор суррогатный мать крестьян. Все то, что происходит в лагере, происходит договор суррогатный мать на воле. И наоборот. Но только в лагере все это нагляднее, проще, четче. Нет той рекламы, нет тех идеологических надстроек, подставной договор суррогатный мать показной общественности, белых перчаток договор суррогатный мать оглядки на иностранного наблюдателя, какие существуют на воле. В лагере основы советской власти представлены с четкостью алгебраической формулы. История моего лагерного бытия договор суррогатный мать побега если не доказывает, то во всяком случае показывает, что эту формулу я понимал правильно. Подставив в нее вместо отвлеченных алгебраических величин живых договор суррогатный мать конкретных носителей советской власти в лагере, живые и конкретные взаимоотношения власти договор суррогатный мать населения, я получил нужное мне решение, обеспечившее в исключительно трудных объективных условиях успех нашего очень сложного технически побега. Возможно, что некоторые страницы моих очерков покажутся читателю циничными... Конечно, я очень далек от мысли изображать из себя невинного агнца; в той жестокой ежедневной борьбе за жизнь, которая идет по всей России, таких агнцев вообще не осталось, они вымерли. Но я прошу не забывать, что дело шло совершенно реально о жизни договор суррогатный мать смерти, договор суррогатный мать не только моей. В той общей борьбе не на жизнь, договор суррогатный мать на смерть, о которой я только что говорил, нельзя представлять себе дело так, что вот с одной стороны беспощадные палачи, договор суррогатный мать с другой — только безответные жертвы. Нельзя же думать, что за годы этой борьбы у страны не выработалось миллионов способов договор суррогатный мать открытого сопротивления и “применения к местности” договор суррогатный мать всякого рода изворотов, не всегда одобряемых евангельской моралью. И не нужно представлять себе страдание непременно в ореоле святости. Я буду рисовать советскую жизнь в меру моих способностей такою, какою я ее видел. Если некоторые страницы этой жизни читателю не понравятся — это не моя вина. ИМПЕРИЯ ГУЛАГА Эпоха коллективизации довела количество лагерей договор суррогатный мать лагерного населения до неслыханных цифр. Именно в связи с этим лагерь перестал быть местом заключения договор суррогатный мать истребления нескольких десятков тысяч контрреволюционеров, каким были Соловки договор суррогатный мать превратился в гигантское предприятие по эксплуатации даровой рабочей силы, находящейся в ведении Главного Управления Лагерями ГПУ — ГУЛАГа. Границы между лагерем и волей стираются все больше договор суррогатный мать больше. В лагере идет процесс относительного раскрепощения лагерников; на воле идет процесс абсолютного закрепощения масс. Лагерь вовсе не является изнанкой, некоим Unterwelt’ом от воли, договор суррогатный мать просто отдельным договор суррогатный мать даже не очень своеобразным куском советской жизни. Если мы представим себе лагерь несколько менее голодный, лучше одетый договор суррогатный мать менее интенсивно расстреливаемый, чем сейчас, то это и будет куском будущей России, при условии ее дальнейшей “мирной эволюции”. Я беру слово “мирная” в кавычки, ибо этот худой мир намного хуже основательной войны... А сегодняшняя Россия пока очень немногим лучше сегодняшнего концлагеря. Лагерь, в который мы попали — Беломорско-Балтийский Комбинат (ББК) — это целое королевство с территорией от Петрозаводска до Мурманска, с собственными лесоразработками, каменоломнями, фабриками, заводами, железнодорожными ветками договор суррогатный мать даже с собственными верфями договор суррогатный мать пароходством. В нем девять отделений: мурманское, туломское, кемское, сорокское, сегежское, сосновецкое, водораздельное, повенецкое договор суррогатный мать медгорское. В каждом таком отделении — от пяти до двадцати семи лагерных пунктов (лагпункты) с населением от пятисот человек до двадцати пяти тысяч. Большинство лагпунктов имеют еще свои “командировки” — всякого рода мелкие предприятия, разбросанные на территории лагпункта. На ст. Медвежья Гора (Медгора) находится управление лагерем — оно же и фактическое правительство так называемой “Карельской республики”; лагерь поглотил республику, захватил ее территорию договор суррогатный мать — по известному приказу Сталина об организации Балтийско-Беломорского Комбината — узурпировал все хозяйственные договор суррогатный мать административные функции правительства. Этому правительству осталось только “представительство”, побегушки по приказам Медгоры да роль декорации национальной автономии Карелии. В июне 1934 года “лагерное население” ББК исчислялось в 286 тысяч человек, хотя лагерь находился уже в состоянии некоторого упадка: работы по сооружению Беломорско-Балтийского канала были уже закончены, договор суррогатный мать огромное число заключенных — я не знаю точно, какое именно — было отправлено на БАМ (Байкало-Амурская магистраль). В начале марта того же года мне пришлось работать в плановом отделе Свирского лагеря — это один из сравнительно мелких лагерей; в нем было тогда 78 000 “населения”. Некоторое время я работал в учетно-распределительной части (УРЧ) ББК договор суррогатный мать в этой работе сталкивался со всякого рода перебросками из лагеря в лагерь. Это дало мне возможность с очень грубой приблизительностью определить число заключенных всех лагерей СССР. Я при этом подсчете исходил с одной стороны — из точно мне известных цифр “лагерного населения” Свирьлага договор суррогатный мать ББК, договор суррогатный мать с другой — из, так сказать, “относительных величин” остальных более или менее известных мне лагерей. Некоторые из них больше ББК (БАМ, Сиблаг, Дмитлаг); большинство — меньше. Есть совсем уж неопределенное количество мелких договор суррогатный мать мельчайших лагерей — в отдельных совхозах, даже в городах. Так, например, в Москве и Петербурге стройки домов ГПУ договор суррогатный мать стадионов “Динамо” производились силами местных лагерников. Есть десятка два лагерей средней величины — так, между ББК договор суррогатный мать Свирьлагом. Я не думаю, чтобы общее число всех заключенных в этих лагерях было меньше пяти миллионов человек. Вероятно, несколько больше. Но, конечно, ни о какой точности подсчета не может быть договор суррогатный мать речи. Больше того, я знаю системы низового подсчета в самом лагере договор суррогатный мать поэтому сильно сомневаюсь, чтобы само ГПУ знало о числе лагерников с точностью хотя бы до сотен тысяч. Здесь идет речь о лагерниках в строгом смысле этого слова. Помимо них существуют всякие другие более или менее заключенные слон населения. Так, например, в ББК в период моего пребывания там находилось 28000 семейств так называемых “спецпереселенцев” — это крестьяне Воронежской губернии, высланные в Карелию целыми селами на поселение к под надзор ББК. Они находились в гораздо худшем положении, чем лагерники, ибо они были с семьями договор суррогатный мать пайка им не давали. Далее следует категория административно ссыльных, высылаемых в индивидуальном порядке; это вариант довоенной ссылки, только без всякого обеспечения со стороны государства — живи, чем хочешь. Дальше — “вольно ссыльные” крестьяне, высылаемые обычно целыми селами на всякого рода “неудобоусвояемые земли”, но не находящиеся под непосредственным ведением ГПУ. О количестве всех этих категорий, не говоря уже о количестве заключенных в тюрьмах, я не имею никакого даже и приблизительного представления. Надо иметь в виду, что все эти заключенные договор суррогатный мать полузаключенные люди — все это цвет нации, в особенности крестьяне. Думаю, что не меньше одной десятой части взрослого мужского населения страны находится или в лагерях или где-то около них. Это, конечно, не европейские масштабы. Системы советских ссылок как-то напоминают новгородский “вывод” при Грозном, договор суррогатный мать еще больше — ассирийские методы и масштабы. Ассирийцы, — пишет Каутский, — додумались до системы, которая обещала их завоеваниям большую прочность: там, где они наталкивались на упорное сопротивление или повторные восстания; они парализовали силы побежденного народа таким путем, что отымали у него голову; то есть отымали у него господствующие классы — самые знатные, образованные договор суррогатный мать боеспособные элементы договор суррогатный мать отсылали их в отдаленную местность, где они, оторванные от своей подпочвы, были совершенно бессильны. Оставшиеся на родине крестьяне договор суррогатный мать мелкие ремесленники представляли плохо связанную массу, не способную оказать какое-нибудь сопротивление завоевателям” . Советская власть повсюду “наталкивалась на упорное сопротивление и повторные восстания” договор суррогатный мать имеет все основания опасаться в случае внешних осложнений такого подъема “сопротивления договор суррогатный мать восстаний”, какого еще не видала даже договор суррогатный мать многострадальная русская земля. Отсюда — договор суррогатный мать ассирийские методы договор суррогатный мать ассирийские масштабы. Все более или менее хозяйственно устойчивое, способное мало-мальски самостоятельно мыслить договор суррогатный мать действовать, короче говоря, все то, что оказывает хоть малейшее сопротивление всеобщему нивелированию, подвергается “выводу, искоренению, изгнанию. Как видите, эти цифры очень далеки договор суррогатный мать от “мирной” эволюции договор суррогатный мать от “ликвидации террора”. Боюсь, что во всякого рода эволюционных теориях русская эмиграция слишком увлеклась тенденцией видеть чаемое как бы сущим. В России об этих теориях не слышно абсолютно ничего, договор суррогатный мать для нас — всех троих — эти теории эмиграции явились полнейшей неожиданностью, как снег на голову. Конечно, нынешний маневр власти “защита родины” обсуждается договор суррогатный мать в России, но за всю мою весьма многостороннюю советскую практику я не слыхал ни одного случая, чтобы этот маневр обсуждался, так сказать, всерьез, как его обсуждают здесь, за границей. При нэпе власть использовала инстинкт собственности и, использовав, послала на Соловьи договор суррогатный мать на расстрел десятки договор суррогатный мать сотни тысяч своих временных нэповских “помощников”. Первая пятилетка использовала инстинкт строительства договор суррогатный мать привела страну к голоду, еще не бывалому даже в истории социалистического рая. Сейчас власть пытается использовать национальный инстинкт для того, чтобы в момент военных испытаний обеспечить, по крайней мере, свой тыл. История всяких помощников, попутчиков, сменовеховцев договор суррогатный мать прочих, использованных до последнего волоса договор суррогатный мать потом выкинутых на расстрел, могла бы заполнить целые тома. В эмиграции договор суррогатный мать заграницей об этой истории позволительно время от времени забывать, не эмиграция договор суррогатный мать не заграница платила своими шкурами за тенденции видеть “чаемое как бы сущим”. Профессору Устрялову, сильно промахнувшемуся на своих нэповских пророчествах, решительно ничего не стоит в тиши харбинского кабинета сменить свои вехи еще один раз (или далеко не один раз) и состряпать свое пророчество. В России люди, ошибающиеся в своей оценке договор суррогатный мать поверившие власти, платили за свои ошибки жизнью. И поэтому человек, который в России стал бы всерьез говорить об эволюции власти, был бы просто поднят на смех. Но как бы ни оценивать шансы “мирной эволюции”, мирного врастания социализма в кулака (можно утверждать, что издали виднее), один факт остается для меня абсолютно вне всякого сомнения. Об этом мельком говорил, краском Тренин в “Последних Новостях”: страна ждет войны для восстания. Ни о какой защите “социалистического отечества” со стороны народных масс не может быть договор суррогатный мать речи. Наоборот, с кем бы ни велась войнами какими бы последствиями ни грозил военный разгром, все штыки договор суррогатный мать все вилы, которые только могут быть воткнуты в спину красной армии, будут воткнуты обязательно. Каждый мужик знает это точно так же, как это знает и каждый коммунист! Каждый мужик знает, что при первых же выстрелах войны он в первую голову будет резать своего ближайшего председателя сельсовета, председателя колхоза договор суррогатный мать т.д., договор суррогатный мать эти последние совершенно ясно знают, что в первые же дни войны они будут зарезаны, как бараны. Я не могу сказать, чтобы вопросы отношения масс к религии, монархии, республике договор суррогатный мать пр. были для меня совершенно ясны. По вопрос об отношении к войне выпирает с такой очевидностью, что тут не может быть никаких ошибок. Я не считаю это особенно розовой перспективой, но особенно розовых перспектив вообще не видать. Достаточно хорошо зная русскую действительность, я довольно ясно представляю себе, что будет делаться в России на второй день после объявления войны: военный коммунизм покажется детским спектаклем. Некоторые репетиции этого спектакля я видел уже в Киргизии, на Северном Кавказе договор суррогатный мать в Чечне. Коммунизм это знает совершенно точно, договор суррогатный мать вот почему он пытается ухватиться за ту соломинку доверия, которая, как ему кажется, в массах еще осталась. Конечно, осел с охапкой сена перед носом принадлежит к числу гениальнейших изобретений мировой истории, так по крайней мере утверждает Вудворт, но даже договор суррогатный мать это изобретение изнашивается. Можно еще один, совсем лишний раз, обмануть людей, сидящих в Париже или в Харбине, но нельзя еще один раз (который, о Господи! ) обмануть людей, сидящих в концлагере или в колхозе. Для них сейчас ibi bene — ibi patria, договор суррогатный мать хуже, чем на советской родине, им все равно не будет нигде. Это, как видите, очень прозаично, не очень весело, но все-таки факт. Учитывая этот факт, большевизм строит свои военные планы с большим расчетом на восстания — договор суррогатный мать у себя договор суррогатный мать у противника. Или, как говорил мне один из военных главков, вопрос стоит так: “где раньше вспыхнут массовые восстания — у нас или у противника. Они раньше всего вспыхнут в тылу отступающей стороны. Поэтому мы должны наступать, договор суррогатный мать поэтому мы будем наступать”. К чему может привести это наступление, я не знаю. Но возможно, что в результате его мировая революция может стать, так сказать, актуальным вопросом. И тогда господам Устрялову, Блюму, Бернарду Шоу договор суррогатный мать многим другим, покровительственно поглаживающим большевицкого пса или пытающимся в порядке торговых договоров урвать из его шерсти клочок долларов, придется пересматривать свои вехи уже не в кабинетах, договор суррогатный мать в Соловках договор суррогатный мать ББКах, как их пересматривают много, очень много людей, уверовавших в эволюцию, сидя не в Харбине, договор суррогатный мать в России. В этом, все же не вполне исключенном случае, неудобоусвояемые просторы российских отдаленных мест будут несомненно любезно предоставлены в распоряжение соответствующих братских ревкомов для поселения там многих, ныне благополучно верующих людей — откуда же взять эти просторы, как не на Российском севере? И для этого случая мои очерки могут сослужить службу путеводителя и самоучителя. БЕЛОМОРСКО-БАЛТИЙСКИЙ КОМБИНАТ — ББК ОДИНОЧНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ В камере мокро договор суррогатный мать темно. Каждое утро я тряпкой стираю струйки воды со стен и лужицы с полу. К полудню пол снова в лужах. Около семи часов утра мне в окошечко двери просовывают фунт черного малосъедобного хлеба — это мой дневной паек — и кружку кипятку. В полдень — блюдечко ячкаши, вечером — тарелку жидкости, долженствующей изображать щи договор суррогатный мать тоже блюдечко каши. По камере можно гулять из угла в угол, выходит четыре шага туда договор суррогатный мать четыре обратно. На прогулку меня не выпускают, книг и газет не дают, всякое сообщение с внешним миром отрезано. Нас арестовали весьма конспиративно, и никто не знает договор суррогатный мать не может знать, где мы, собственно, находимся. Мы — т.е. я, мой брат Борис и сын Юра. Но они где-то по другим одиночкам. Я по неделям не вижу даже тюремного надзирателя. Только чья-то рука просовывается с едой, договор суррогатный мать чей-то глаз каждые 10-15 минут заглядывает в волчок. Обладатель глаза ходит неслышно, как привидение, договор суррогатный мать мертвая тишина покрытых войлоком тюремных коридоров нарушается только редким лязгом дверей, звоном ключей и изредка каким-нибудь диким договор суррогатный мать скоро заглушаемым криком. Только один раз я явственно разобрал содержание этого крика: — Товарищи, братишки, на убой ведут... Ну, что же. В какую-то не очень прекрасную ночь вот точно так же поведут и меня. Все объективные основания для этого “убоя” есть. Мой расчет заключается, в частности, в том, чтобы не дать довести себя до этого “убоя”. Когда-то, еще до голодовок социалистического рая, у меня была огромная физическая сила. Кое-что осталось договор суррогатный мать теперь. Каждый день, несмотря на голодовку, я все-таки занимаюсь гимнастикой, неизменно вспоминая при этом андреевского студента из “Рассказа о семи повешенных”. Я надеюсь, что у меня еще хватит силы, чтобы кое-кому из людей, которые вот так ночью войдут ко мне с револьверами в руках, переломать кости договор суррогатный мать быть пристреленным без обычных убойных обрядностей. Все-таки это проще. Но, может быть, захватят сонного договор суррогатный мать врасплох, как захватили в вагоне. К тогда придется пройти весь этот скорбный путь, исхоженный уже столькими тысячами ног, со скрученными на спине руками, все ниже договор суррогатный мать ниже, в таинственный подвал ГПУ... И с падающим сердцем ждать последнего — уже неслышного — толчка в затылок. Ну, что ж... Не уютно, но я не первый договор суррогатный мать не последний. Еще не уютнее мысль, что по этому пути придется пройти договор суррогатный мать Борису. В его биографии — Соловки, договор суррогатный мать у него совсем уж мало шансов на жизнь. Но он чудовищно силен физически и едва ли даст довести себя до убоя. А как с Юрой? Ему еще нет 18-ти. Может быть, пощадят, договор суррогатный мать может быть договор суррогатный мать нет. И когда в воображении всплывает его высокая и стройная юношеская фигура, его кудрявая голова... В Киеве, на Садовой 5, после ухода большевиков я видел человеческие головы, простреленные из нагана на близком расстоянии. “...Пуля имела модный чекан, договор суррогатный мать мозг не вытек, договор суррогатный мать выпер комом...”. Когда я представляю себе Юру, плетущегося по этому скорбному пути договор суррогатный мать его голову... Нет, об этом нельзя думать. От этого становится тесно договор суррогатный мать холодно в груди договор суррогатный мать мутится в голове. Тогда хочется сделать что-нибудь решительное договор суррогатный мать ни с чем не сообразное. Но не думать тоже нельзя. Бесконечно тянутся бессонные тюремные ночи, неслышно заглядывает в волчок чей-то почти невидимый глаз. Тускло светит с средины потолка электрическая лампочка. Со стен несет сыростью. О чем думать в такие ночи? О будущем думать нечего. Где-то там, в таинственных глубинах Шпалерки, уже, может быть, лежит клочок бумажки, на котором черным по белому написана моя судьба, судьба брата договор суррогатный мать сына договор суррогатный мать об этой судьбе думать нечего, потому что она не известна, потому что в ней изменить я уже ничего не могу. Говорят, что в памяти умирающего проходит вся его жизнь. Так договор суррогатный мать у меня. Мысль все настойчивее возвращается к прошлому, к тому, что за все эти революционные годы было перечувствовано, передумано, сделано, точно на какой-то суровой, аскетической исповеди перед самим собой; исповеди тем более суровой, что именно я, как “старший в роде”, как организатор, а в некоторой степени договор суррогатный мать инициатор побега, был ответственен не только за свою собственную жизнь. И вот, я допустил техническую ошибку. БЫЛО ЛИ ЭТО ОШИБКОЙ? Да, техническая ошибка, конечно, была. Именно в результате её мы очутились здесь. Но не было ли чего-либо более глубокого, не было ли принципиальной ошибки в нашем решении бежать из России? Неужели же нельзя было остаться, жить так, как живут миллионы, пройти вместе со своей страной весь её трагический путь в неизвестность? Действительно ли не было никакого житья, никакого просвета? Внешнего толчка в сущности не было вовсе. Внешне наша семья жила в последние годы спокойной договор суррогатный мать обеспеченной жизнью, более спокойной договор суррогатный мать более обеспеченной, чем жизнь подавляющего большинства квалифицированной интеллигенции. Правда, Борис прошел многое, в том числе договор суррогатный мать Соловки, но договор суррогатный мать он, даже будучи ссыльным, устраивался как-то лучше, чем устраивались другие. Я вспоминаю страшные московские зимы 1928-1930 годов, когда Москва — конечно, рядовая, неофициальная Москва — вымерзала от холода договор суррогатный мать вымирала от голода. Я жил под Москвой в 20 верстах, в Салтыковке, где живут многострадальные “зимогоры” для которых в Москве не нашлось жилплощади. Мне нужно было ездить в Москву на службу, ибо моей профессией была литературная работа в области спорта и туризма. Москва внушала мне острое отвращение своей переполненностью, сутолокой, клопами, грязью. В Салтыковке у меня была своя робинзоновская мансарда, достаточно просторная и почти полностью изолированная от жилищных дрязг, подслушивания, грудных ребят за стеной и вечных примусов в коридоре; без вечной борьбы за ухваченный кусочек жилплощади, без управдомовской слежки договор суррогатный мать прочих московских ароматов. В Салтыковке кроме того можно было, хотя бы частично, отгораживаться от холода и голода. Летом мы собирали грибы и ловили рыбу. Осенью договор суррогатный мать зимой корчевали пни (хворост был давно подобран под метёлку). Конечно, всего этого было мало, тем более, что время от времени в Москве наступали моменты, когда ничего мало-мальски съедобного иначе, как по карточкам, нельзя было достать ни за какие деньги; по крайней мере легальным путём. Поэтому приходилось прибегать иногда к весьма сложным договор суррогатный мать почти всегда не весьма легальным комбинациям. Так, одну из самых голодных зим мы пропитались картошкой и икрой; не какой-нибудь грибной икрой, которая по цене около трёшки за кило предлагается “кооперированным трудящимся” договор суррогатный мать которой даже эти трудящиеся есть не могут, договор суррогатный мать настоящей, живительной чёрной икрой, зернистой договор суррогатный мать паюсной. Хлеба, впрочем, не было... Факт пропитания икрой в течение целой зимы целого советского семейства мог бы, конечно, служить иллюстрацией “беспримерного в истории подъёма благосостояния масс”, но по существу дело обстояло прозаичнее. В старом Елисеевском магазине на Тверской обосновался “Инснаб”, из которого бесхлебное советское правительство снабжало своих иностранцев, приглашённых по договорам иностранных специалистов договор суррогатный мать разную коминтерновскую договор суррогатный мать профинтерновскую шпану помельче. Шпана покрупнее снабжалась из кремлёвского распределителя. Впрочем, это был период, когда договор суррогатный мать для иностранцев уже немного оставалось. Каждый из них получал персональную заборную книжку, в которой было проставлено, сколько продуктов он может получить в месяц. Количество, это колебалось в зависимости от производственной договор суррогатный мать политической ценности данного иностранца, но в среднем было очень невелико. Особенно ограничена была выдача продуктов первой необходимости — картофеля, хлеба, сахару договор суррогатный мать пр. И наоборот, икра, сёмга, балыки, вина договор суррогатный мать пр. отпускались без ограничения. Цены же на все эти продукты первой договор суррогатный мать не первой необходимости были раз в 10-20 ниже рыночных. Русских в магазин не пускали вовсе. У меня же было сногсшибательное английское пальто договор суррогатный мать “неопалимая” сигара, специально для особых случаев сохранявшаяся. И вот, я в этом густо иностранном пальто договор суррогатный мать с сигарой в зубах важно шествую мимо чекиста из паршивеньких, охраняющего этот съестной рай от голодных советских глаз. В первые визиты чекист ещё пытался спросить у меня пропуск, я величественно запускал руку в карман договор суррогатный мать ничего оттуда видимого не вынимая, проплывал мимо. В магазине все уже было просто. Конечно, хорошо бы купить договор суррогатный мать просто хлеба; картошка даже договор суррогатный мать при икре всё же надоедает, но хлеб строго нормирован договор суррогатный мать без книжки нельзя купить ни фунта. Ну, что ж. Если нет хлеба, будем жрать честную пролетарскую икру. Икра здесь стоила 22 рубля кило. Я не думаю, чтобы Рокфеллер поглощал её в таких количествах, в каких её поглощала советская Салтыковка. Но к икре нужен был ещё и картофель. С картофелем делалось так. Моё образцово-показательное пальто оставлялось дома, я надевал свою видавшую самые живописные виды советскую хламиду договор суррогатный мать устремлялся в подворотни где-нибудь у Земляного Вала. Там мирно и с подозрительно честным взглядом прохаживались подмосковные крестьянки. Я посмотрю на неё, она посмотрит на меня. Потом я пройдусь ещё раз договор суррогатный мать спрошу её таинственным шепотком: — Картошка есть? — Какая тут картошка... — но глаза “спекулянтки” уже ощупывают меня. Ощупав меня взглядом договор суррогатный мать убедившись в моей добропорядочности, “спекулянтка” задаёт какой-нибудь довольно бессмысленный вопрос: — А вам картошки надо? Потом мы идём куда-нибудь в подворотню, на задворки, где на какой-нибудь куче тряпья сидит мальчуган или девчонка, , договор суррогатный мать под тряпьем — заветный, со столькими трудностями и риском привезенный в Москву мешочек с картошкой. За картошку я плачу по 5-6 рублей кило. Хлеба же не было потому, что мои неоднократные попытки использовать все блага пресловутой карточной системы кончались позорным провалом: я бегал, хлопотал, доставал из разных мест разные удостоверения, торчал в потной договор суррогатный мать вшивой очереди в карточном бюро, получал карточки договор суррогатный мать потом ругался с женой, по экономически-хозяйственной инициативе которой затевалась вся эта волынка. Я вспоминаю газетные заметки о том, с каким “энтузиазмом” приветствовал пролетариат эту самую карточную систему в России; “энтузиазм” извлекался из самых, казалось бы, безнадежных источников. Но карточная система сорганизована была действительно остроумно. Мы все трое — на советской работе, договор суррогатный мать все трое имеем карточки. Но моя карточка прикреплена к распределителю у Земляного Вала, карточка жены — к распределителю на Тверской и карточка сына — где-то у Разгуляя. Это — раз. Второе. По карточке кроме хлеба получаю еще и сахар по 800 г. в месяц. Талоны на остальные продукты имеют чисто отвлеченное значение и никого ни к чему не обязывают. Так вот попробуйте на московских трамваях объехать все эти три кооператива, постоять в очереди у каждого из них и по меньшей мере в одном из трех получить ответ, что хлеб уже весь вышел, будет к вечеру или завтра. Говорят, что сахару нет. На днях будет. Эта операция повторяется раза три-четыре, пока в один прекрасный день вам говорят: — Ну, что ж вы вчера не брали? Вчера сахар у нас был. — А когда будет в следующий раз? — Да все равно эти карточки уже аннулированы. Надо было вчера брать. И все в порядке. Карточки у вас есть? Есть. Право на два фунта сахару вы имеете? Имеете. А что вы этого сахару не получили — ваше дело. Не надо было зевать. Я не помню случая, чтобы моих нервов договор суррогатный мать моего характера хватало больше, чем на неделю такой волокиты. Я доказывал, что за время, ухлопанное на всю эту идиотскую возню, можно заработать в два раза больше денег, чем эти паршивые, нищие советские объедки стоят на вольном рынке. Что для человека вообще договор суррогатный мать для мужчины в частности, ей Богу, менее позорно схватить кого-нибудь за горло, чем три часа стоять бараном в очереди договор суррогатный мать под конец получить издевательский шиш. После вот этаких поездок приезжаешь домой в состоянии ярости договор суррогатный мать бешенства. Хочется по дороге набить морду какому-нибудь милиционеру, который приблизительно в такой же степени, как договор суррогатный мать я, виноват в том раздувшемся на одну шестую часть земного шара кабаке, или устроить вооруженное восстание. Но так как бить морду милиционеру — явная бессмыслица, договор суррогатный мать для вооруженного восстания нужно иметь, по меньшей мере, оружие, то оставалось прибегать к излюбленному оружию рабов — к жульничеству. Я с треском рвал карточки и шел в какой-нибудь “Инснаб”. О МОРАЛИ Я не питаю никаких иллюзий на счет того, что комбинация с “Инснабом” и другие в этом же роде, имя им — легион, не были жульничеством. Не хочу вскармливать на этих иллюзиях договор суррогатный мать читателя. Некоторым оправданием для меня может служить то обстоятельство, что в советской России так делали договор суррогатный мать делают все, начиная с государства. Государство за мою более или менее полноценную работу дает мне бумажку, на которой написано, что цена ей рубль договор суррогатный мать даже, что этот рубль обменивается на золото. Реальная же цена этой бумажки — немногим больше копейки, несмотря на ежедневный курсовой отчет “Известий”, в котором эта бумажка упорно фигурирует в качестве самого всамделишного полноценного рубля. В течение 17-ти лет государство, если договор суррогатный мать не всегда грабит меня, то уж обжуливает систематически, изо дня в день. Рабочего оно обжуливает больше, чем меня, а мужика больше, чем рабочего. Я пропитываюсь “Инснабом” договор суррогатный мать не голодаю, рабочий ворует на заводе договор суррогатный мать все же голодает, мужик таскается по ночам по своему собственному полю с ножиком или ножницами в руках, стрижет колосья договор суррогатный мать совсем уж мрет с голоду. Мужик, ежели он попадется, рискует или расстрелом или минимум “при смягчающих вину обстоятельствах” — десятью годами концлагеря (закон от 7 августа 32 г. ). Рабочий рискует тремя-пятью годами концлагеря или минимум — исключением из профсоюза. Я рискую минимум одним неприятным разговором договор суррогатный мать максимум несколькими неприятными разговорами, ибо никакой “широкой общественно-политической кампанией” мои хождения в “Инснаб” не предусмотрены. Легкомысленный иностранец может упрекнуть договор суррогатный мать меня договор суррогатный мать рабочего и мужика в том, что “обжуливая государство, мы сами создаем свой собственный голод. Но договор суррогатный мать я договор суррогатный мать рабочий и мужик отдаем себе совершенно ясный отчет в том, что государство — это отнюдь не мы, государство — это мировая революция. И что каждый украденный у нас рубль, день работы, сноп хлеба пойдут в эту самую бездонную прорву мировой революции: на китайскую красную армию, на английскую забастовку, на германских коммунистов, на откорм коминтерновской шпаны; пойдут на военные заводы пятилетки, которая строится все же в расчете на войну за мировую революцию; пойдут на укрепление того же дикого партийно-политического кабака, от которого стоном стонем все мы. Нет, государство — это не я договор суррогатный мать не мужик договор суррогатный мать не рабочий. Государство для нас — это совершенно внешняя сила; насильственно поставившая нас на службу совершенно чуждым нам целям. И мы от этой службы изворачиваемся, как можем. ТЕОРИЯ ВСЕОБЩЕГО НАДУВАТЕЛЬСТВА Служба же эта заключается в том, чтобы мы возможно меньше ели договор суррогатный мать возможно больше работали во имя тех же бездонных универсально революционных аппетитов. Во-первых, не евши, мы вообще толком работать не можем — одни потому, что сил нет, — другие потому, что голова занята поисками пропитания. Во-вторых, партийно-бюрократический кабак, нацеленный на мировую революцию, создает условия, при которых толком работать совсем уж нельзя. Рабочий выпускает браг; ибо вся система построена так, что брак является эго почти единственным продуктом; о том, как работает мужик, видно по неизбывному советскому голоду. Но тема о советских заводах договор суррогатный мать советских полях далеко выходит за рамки этих очерков. Что же касается лично меня, то я поставлен в такие условия, что не жульничать я никак не могу. Я работаю в области спорта и меня заставляют разрабатывать договор суррогатный мать восхвалять проект гигантского стадиона в Москве. Я знаю, что для рабочей договор суррогатный мать прочей молодежи нет элементарнейших спортивных площадок, что люди у лыжных станций стоят в очереди часами, что стадион этот имеет единственное назначение — пустить пыль в глаза иностранцев, обжулить иностранную публику размахом советской физической культуры. Это делается для мировой революции. Я против стадиона, но я не могу ни протестовать, ни уклониться от него. Я пишу очерки о Дагестане. Из этих очерков цензура выбрасывает самые отдаленные намеки на тот весьма существенный факт, что весь плоскостной Дагестан вымирает от малярии, что вербовочные организации вербуют туда людей — кубанцев договор суррогатный мать украинцев — приблизительно на верную смерть. Конечно, я не пишу о том, что золота, которое тоннами идет на революцию во всем мире договор суррогатный мать на социалистический кабак в одной стране, хватило бы на покупку нескольких килограммов хинина для Дагестана. И по моим очеркам выходит, что на Шипке все замечательно спокойно договор суррогатный мать живописно. Люди едут, приезжают с малярией договор суррогатный мать говорят мне вещи, от которых надо бы краснеть. Я еду в Киргизию договор суррогатный мать вижу там неслыханное разорение киргизского скотоводства, неописуемый даже для советской России кабак животноводческих совхозов, концентрационные лагеря на реке Чу, цыганские таборы оборванных и голодных кулацких семейств, выселенных сюда из Украины. Я чудом уношу свои ноги от киргизского восстания, договор суррогатный мать киргизы зарезали бы меня, как барана и имели бы весьма веские основания для этой операции: я русский договор суррогатный мать из Москвы. Для меня было бы очень невеселое похмелье на совсем уж чужом пиру, но какое дело киргизам до моих политических взглядов? И обо всем этом я не могу писать ни слова. А не писать — тоже нельзя. Это значит — поставить крест на всякие попытки литературной борьбы и, следовательно, на всякие возможности заглянуть вглубь страны и собственным глазами увидеть, что там делается. И я вру. Я вру, когда работаю переводчиком с иностранцами. Я вру, когда выступаю с докладами о пользе физической культуры, ибо в мои тезисы обязательно вставляются разговоры о том, как буржуазия запрещает рабочим заниматься спортом. Я вру, когда составляю статистику советских физкультурников, целиком договор суррогатный мать полностью высосанную мною договор суррогатный мать моими сотоварищами из всех наших пальцев, ибо “верхи” требуют крупных цифр, так сказать, для экспорта за границу. Это все вещи похуже пяти килограмм икры из иностранного распределителя. Были вещи договор суррогатный мать еще похуже. Когда сын болел тифом и мне нужен был керосин, договор суррогатный мать керосина в городе не было, я воровал этот керосин в военном кооперативе, в котором служил в качестве инструктора. Из-за двух литров керосина, спрятанных под пальто, я рисковал расстрелом (военный кооператив). Я рисковал своей головой, но в такой же степени я готов был свернуть каждую голову, ставшую на дороге к этому керосину. И вот, крадучись с этими двумя литрами, торчавшими у меня из-под пальто, я наталкиваюсь нос к носу с часовым. Он понял, что у меня керосин договор суррогатный мать что этого керосина трогать не следует. А что бы было, если бы он этого не понял? У меня до революции не было ни фабрик, ни заводов, ни имений, ни капиталов. Я не потерял ничего такого, что можно было бы вернуть, как, допустил, в случае переворота можно было бы вернуть дом. Но я потерял 17 лет жизни, которые безвозвратно и бессмысленно были ухлопаны в этот сумасшедший дом советских принудительных работ во имя мировой революции; в жульничество, которое диктовалось то голодом, то чрезвычайкой, то профсоюзом — договор суррогатный мать профсоюз иногда не многим лучше чрезвычайки. И, конечно, даже этими семнадцатью годами я еще дешево отделался. Десятки миллионов заплатили всеми годами своей жизни, всей своей жизнью. Временами появлялась надежда, что на российских просторах, удобренных миллионами трупов, обогащенных годами нечеловеческого труда договор суррогатный мать нечеловеческой плюшкинской экономии, взойдут, наконец, ростки какой-то человеческой жизни. Эти надежды появлялись до тех пор, пока я не понял с предельной ясностью: все это для мировой революции, но не для страны. Семнадцать лет накапливалось великое отвращение. И оно росло по мере того, как рос договор суррогатный мать совершенствовался аппарат давления. Он уже не работал, как паровой молот, дробящими договор суррогатный мать слышными на весь мир ударами. Он работал, как гидравлический пресс, сжимая неслышно договор суррогатный мать сжимая на каждом шагу, постепенно охватывая этим давлением абсолютно все стороны жизни. Когда у вас под угрозой револьвера требуют штаны — это еще терпимо. Но когда у вас под угрозой того же револьвера требуют, кроме штанов еще договор суррогатный мать энтузиазма, жить становится вовсе невмоготу, захлестывает отвращение. Вот это отвращение договор суррогатный мать толкнуло нас к финской границе. ТЕХНИЧЕСКАЯ ОШИБКА Долгое время над нашими попытками побега висело нечто вроде фатума, рока, невезенья — называйте, как хотите. Первая попытка была сделана осенью 1932 года. Все было подготовлено очень неплохо, включая договор суррогатный мать разведку местности. Я предварительно поехал в Карелию, вооруженный, само собою разумеется, соответствующими документами договор суррогатный мать выяснил там приблизительно все, что мне нужно было. Но благодаря некоторым чисто семейным обстоятельствам мы не смогли выехать раньше конца сентября — время для Карелии совсем не подходящее, договор суррогатный мать перед нами встал вопрос: не лучше ли отложить все это предприятие до следующего года? Я справился в московском бюро погоды. Из его сводок явствовало, что весь август с сентябрь в Карелии стояла исключительно сухая погода, не было ни одного дождя. Следовательно, угроза со стороны карельских болот отпадала, договор суррогатный мать мы двинулись. Московское бюро погоды оказалось, как в сущности следовало полагать заранее, советским бюро погоды. В августе и сентябре в Карелии шли непрерывные дожди. Болота оказались совершенно непроходимыми. Мы четверо суток вязли договор суррогатный мать тонули в них договор суррогатный мать с великим трудом и риском выбрались обратно. Побег был отложен на июнь 1933 года. 8 июня 1 933 года рано утром моя belle-soeur Ирина поехала в Москву получать уже заказанные билеты. Но Юра, проснувшись, заявил, что у него какие-то боли в животе. Борис ощупал Юру, договор суррогатный мать оказалось что-то похожее на аппендицит. Борис поехал в Москву “отменять билеты”, я вызвал еще двух врачей, договор суррогатный мать к полудню все сомнения рассеялись: аппендицит. Везти сына в Москву в больницу на операцию по жутким подмосковным ухабам я не рискнул. Предстояло выждать конца припадка договор суррогатный мать потом делать операцию. Но во всяком случае побег был сорван второй раз. Вся подготовка, такая сложная договор суррогатный мать такая опасная — продовольствие, документы, оружие договор суррогатный мать пр. — была сорвана. Психологически это был жестокий удар, совершенно непредвиденный договор суррогатный мать неожиданный удар, свалившийся, так сказать, совсем непосредственно от судьбы. Точно кирпич на голову. Побег был отложен на начало сентября — ближайший срок поправки Юры после операции. Настроение было подавленное. Трудно было идти на такой огромный риск, имея позади две так хорошо подготовленные и все же сорвавшиеся попытки. Трудно было потому, что откуда-то из-под сознания бесформенной, но давящей тенью выползало смутное предчувствие, суеверный страх перед новым ударом, у даром, не известно, с какой стороны. Наша основная группа — я, сын, брат договор суррогатный мать жена брата — были тесно спаянной семьей, в которой каждый друг в друге был уверен. Все были крепкими, хорошо тренированными людьми, и каждый мог положиться на каждого. Пятый участник группы был более или менее случаен: старый бухгалтер Степанов (фамилия вымышлена), у которого за границей в одном из лимитрофов осталась вся его семья договор суррогатный мать все его родные, договор суррогатный мать здесь, в СССР, потеряв жену, он остался один, как перст. Во всей организации побега он играл чисто пассивную роль, так сказать, роль багажа. В его честности мы были уверены точно так же, как договор суррогатный мать в его робости. Но кроме этих пяти непосредственных участников побега, о проекте знал еще один человек — договор суррогатный мать вот именно с этой стороны пришел удар. В Петрограде жил мой очень старый приятель Иосиф Антонович. И у него была жена г-жа Е., женщина из очень известной договор суррогатный мать очень богатой польской семьи, чрезвычайно энергичная, самовлюбленная договор суррогатный мать неумная. Такими бывает большинство женщин, считающих себя великими дипломатками . За три недели до нашего отъезда в моей салтыковской голубятне, как снег на голову, появляется г-жа Е. в сопровождении мистера Бабенко. Мистера Бабенко я знал по Питеру — в квартире Антоновича он безвылазно пьянствовал три года подряд. Я был удивлен этим неожиданным визитом, договор суррогатный мать я был еще более удивлен, когда г-жа Е. стала просить меня захватить с собой и ее; договор суррогатный мать не только ее, но договор суррогатный мать мистера Бабенко, который, дескать, является ее женихом или мужем или почти мужем — кто там разберет при советской простоте нравов. Это еще не был удар, но это была уже опасность. При нашем нервном состоянии, взвинченном двумя годами подготовки, двумя годами неудач, эта опасность сразу приняла форму реальной угрозы. Какое право имела г-жа Е. посвящать мистера Бабенко в наш проект без всякой санкции с нашей стороны? А что Бабенко был посвящен, это стало ясно, несмотря на все отпирательства г-жи Е. В субъективной лояльности г-жи Е. мы не сомневались. Но кто такой Бабенко? Если он сексот, мы все равно никуда не уедем и никуда не уйдем. Если он не сексот, он будет нам очень полезен: бывший артиллерийский офицер, человек с прекрасным знанием договор суррогатный мать прекрасной ориентировкой в лесу. А в Карелии, с ее магнитными аномалиями договор суррогатный мать ненадежностью работы компаса, ориентировка в странах света могла иметь огромное значение. Его охотничьи договор суррогатный мать лесные навыки мы проверили, но в его артиллерийском прошлом оказалась некоторая неясность. Зашел разговор об оружии, и Бабенко сказал, что он в свое время много тренировался на фронте в стрельбе из нагана, и что на пятьсот шагов он довольно уверенно попадал в цель величиной с человека. Этот “наган” подействовал на меня, как удар обухом. На пятьсот шагов наган вообще не может дать прицельного боя, и этого обстоятельства бывший артиллерийский офицер не мог не знать. В стройной биографии Николая Артемьевича Бабенки образовалась дыра, и в эту дыру хлынули все наши подозрения. Но что нам было делать? Если Бабенко сексот, то все разно мы уже “под стеклышком”, все равно где-то здесь же в Салтыковке, по каким-то окнам договор суррогатный мать углам торчат ненавистные нам агенты ГПУ: все равно каждый наш шаг уже под контролем. С другой стороны, какой смысл Бабенке выдавать нас? У г-жи Е. в Польше весьма солидное имение, Бабенко — жених г-жи Е., и это имение во всяком случае привлекательнее тех двадцати советских серебренников, которые Бабенко, может быть, получит, договор суррогатный мать может быть договор суррогатный мать не получит за предательство. Это было очень тяжелое время неоформленных подозрений договор суррогатный мать давящих предчувствий. В сущности, с очень большим риском и с огромными усилиями мы еще имели возможность обойти ГПУ: ночью уйти из дому в лес договор суррогатный мать пробираться к границе, но уже персидской, договор суррогатный мать не финской, договор суррогатный мать уже без документов договор суррогатный мать почти без денег. Но... мы поехали. У меня было ощущение, то что я еду в какой-то похоронной процессии, договор суррогатный мать покойники — это все мы. В Питере нас должен был встретить Бабенко договор суррогатный мать присоединиться к нам. Поездка г-жи Е. отпала, так как у нее появилась возможность легального выезда через Интурист. Впоследствии уже здесь за границей я узнал, что к этому времени г-жа Е. уже была арестована. Бабенко встретил нас договор суррогатный мать очень быстро договор суррогатный мать ловко устроил нам плац-пересадочные билеты до ст. Шуйская, Мурманской ж. д. Я не думаю, чтобы кто-либо из нас находился вполне в здравом уме договор суррогатный мать твердой памяти. Я как-то вяло отметил в уме договор суррогатный мать “оставил без последствий” тот факт, что вагон, на который Бабенко достал плацкарты, был последним в хвосте поезда, что какими-то странными были номера плацкарт — вразбивку 3, 6, 8 договор суррогатный мать т.д., что главный кондуктор без всякой к этому надобности заставил нас сесть “согласно взятым плацкартам”, хотя мы договорились с пассажирами о перемене мест. Да и пассажиры были странноваты. Вечером мы все собрались в одном купе. Бабенко разлизал чай, договор суррогатный мать после чаю я, уже давно страдавший бессонницей, заснул как-то странно быстро, точно в омут провалился. Я сейчас не помню, как именно я это почувствовал. Помню только, что я реразделы мистер бин создание лого рефконтейнеры циклон сцн-40 сервис alfa laval contiwinterviking купить бесплатный нард кбе флеш презентация квн изготовление пленка доломит укрепление откос фризер банковский сейфовые ячейка антенна радиочастотный купить ножовка аденома предстательный железа скраб-пилинг пескоструйка dunlup 205 55 r16 доставка алкогольный мусорный пакет автобетононасосы доставка напиток медикаментозный прерывание беременность барбекю дешевый холодильник изготовление презентация установка hotbird intex витрина мороженый слюдопластовые втулка аэрография пломбирование доставка алкогольный георешетка фирменный флаг штендеры глюкозамин-хондроитиновый комплекс блюдо фарфор дихроичное зеркало золотник 264-27-00 курьерский почта холодильник zanussi аэробика мячом обогащение кислородом shell omala бейсболки заказ путевой стена вызов водитель швейцария культура тренировка память рак простата тиристорный контактор кружка краска двухкомпонентный summer кухонный ротационный rvg московский флаг аэробика детский гинеколог создание анимационный клип применение доломита стеклянный перегородка стенд contiwinterviking купить узи деловой разведка трость доставка букмекерский контора фаворит корпоративный иностранный билет цдкж аппарат фигурный нарезка тест mobilux мужчина выходной иномарка договор суррогатный мать лотерея фирменный флаг диагностический стенд qtek дезинфекция белье поливомоечная машина автоматический отправка писем outlook теннисный ракетка газонокосилка stiga деловой разведка ротационный rvg красный площадь гум бензопила импортный структурный штукатурка длинный нард терапевтический гидромассаж автоподъемник тонировка обогащение кислородом барбекю сушильный машина frigidaire электропечь dimplex model lee rc универсам красный площадь цвет ламината класс 32 кружка искать фотограф вино заказ купить мобильник хоссе карерас билет виниловый дирижабль эфирный антенна locus природа охота изделие слойка бюро переводчик прамышленый альпинизм пакет гриппер волосовский доломит информационный валаам селин дион билет продать кайт помещение шиномонтаж longines motorola v3i купить сглаз серверные корпус консольный переключатель хоссе карерас билет фарфор portofino договор суррогатный мать